Либо в постель лечь, либо развеяться. Как? Маршрут известный, устоявшийся.
Когда он подошел к лесу, почти рассвело. Любовь к природе с детства, с семейных пикничков. Тогда лес был другим. Все было другим.
Он решил просто пройтись вдоль по шоссе. Слева — железная дорога, дальше, за полем — Раптевка, справа заповедник бобровый. Где-то здесь и стреляли. Разогнали кабанов или поубивали.
А, чего уж там. Петров свернул в лес. Просторно и тихо. Порохом попахивает, правда.
Островки орешника темнели среди берез. В траве блеснуло. Он нагнулся. Гильза, длинная, необычная. Свежестрелянная.
— Гражданин!
Двое, крепкие, высокие, в камуфляже, на поясах тесаки, в руках карабины, полузабытые, десятизарядные, системы Драгунова, кажется. Стволы длиннющие, особенно по сравнению с АК.
— Да?
— В заповеднике находится посторонним нельзя, — говорил тот, что пониже. Метр восемьдесят, восемьдесят пять. Глаза его, быстро обежав Петрова, стали искать что-то за ним, за его спиной.
— Вы что, лесники?
— Саперы, оцепление. Бомбы нашли, с войны неразорвавшиеся. Пока не обезвредят, патрулируем.
— Ухожу, раз бомбы. Интересное у вас, саперов, оружие. Не то, что о живого, мертвого уложите.
Он вернулся на дорогу. Сколько таких… саперов в лесу?
Дорога пустынная, молчаливая. Умирающая. Петров свернул на грунтовку, миновал переезд. Трава все ближе подступала к рельсам. Пересилит вскоре всякие креозоты и зарастет путь. А пока тронутые ржавчиной, обреченные на праздность рельсы надеются…
Он остановился у дикой груши. И она решила порадовать, плоды желтые, крупные. Съешь моего наливного яблочка…
Уазик, переваливаясь через ухабы проселка, поравнялся с Петровым и притормозил.
— Мы в Раптевку попадем?
— Да, прямо и направо.
— Далеко?
— Километра полтора.
— Садитесь, подвезем.
Какие любезные люди. Он заглянул в кабинку.
— Спереди, спереди садитесь.
На заднем, рядом с офицером, сидел большой доберман.
— Нет, я лучше пешком.
— Да садитесь, пожалуйста. Дорогу покажите, а то заплутаем. Песика не бойтесь, он не сторожевой, людей любит.
Настойчивый майор.
Он сел. Прапорщик тронул машину.
— Вы здешний? — Майор положил руку на загривок пса. Тот спокойно, не шевелясь, смотрел на дорогу.
— Нет, я врач, прикомандировали. По решению облисполкома, слышали, наверное.
— Припоминаю. А мы саперы. Очищаем лес от старой смерти, если говорить красиво. Дело, впрочем, не больно красивое.
— Вам виднее.
Машина выехала на асфальт.
— Остановите.
— Пожалуйста. Всех благ. А мы в сельсовет, предупредить, что лес закрыт.
— Надолго?
— Выясняем объем работы.
Машина покатила дальше, а Петров все стоял перед воротами лагеря.
Тоска. Усталость от одиночества? пора бы и привыкнуть.
Крашеное железо неохотно подалось, скрип приветствовал его. Или предупреждал?
Вроде и работой сейчас не перегружен, пять, шесть человек за день приходят, и то, больше поговорить. А усталость навалилась и не отпускает. Миллирентгены суммируются?
Делать ничего не хотелось. Да и не было дела настоящего.
Чайник на плите зашумел. Устроить маленький праздник? Он достал неприкосновенный запас — жестянку настоящего индийского чая. Даже немножечко, чайная ложечка… А меду нет.
Запах чая показался особенно приятным.
Растягивая удовольствие, он выпив треть стакана, встал и раскрыл дверь в столовую. Мрачновато.
Он включил свет. Ряды пустых столов, окруженные стульями, серый свет дня мешался с желтым, электрическим. Полное отсутствие мух. Вот для санэпидстанции радость-то!
— To hell with you! Coming here was not my idea, — начал было он и — замолчал.
Не смешно. Не весело — притворяться частным сыщиком Марло.
Вкус чая исчез, он через силу допил стакан. День едва начался, а нет силы, нет радости. Усталость, какая усталость!
Дорожка привела вглубь парка. Он подошел к качелям, толкнул доску ногой, еще и еще, наращивая размах. Визжат противно, зато разгоняют тишину.
Тишина, наверное, она и гнетет.
Он шел вдоль ряда островерхих домиков, похожих на те, что рисуют на рекламных календарях. А внутри? Он шагнул было к двери, но новый приступ тоски разлился в груди.
Шалят нервы. Недостаток положительных впечатлений.
Петров побежал в душ. Гнать хандру прочь, гнать. Прохладная вода, мятный вкус пасты во рту, дезодорант, свежее белье. Атака на депрессию по всем направлениям.
Сходить и половить рыбу, но в проточной воде, на речке? Для кошки, хотя бы. Третий день не видно ее, не приходит. Кис — кис — кис! Он вернулся в столовую, открыл баночку скумбрии, положил кусочек на блюдце у входа, а саму баночку — в холодильник. Маленькая такая баночка на пустых полках. Пустяки. Он отыскал удочку, накопал червей, что-то делать, идти, шевелиться, лишь бы не оставаться одному в этой могильной тишине.
14
Пешка закатилась под стол. Он поднял ее, сверяясь с книжечкой, расставил позицию. Семь фигур белых против черного короля. Мат в четыре хода.
Он оторвался от доски, щелкнул выключателем. Опять вечер. День прошел прелестно. Замечательно, кабы не копошилось что-то в душе, скользкое и холодное. Извне пришедшее или свое, пробудившееся?
Первые три хода белые делают королем. Галантность, вроде бы одни на один.
Он расставил следующую задачу.
Стекла двери задребезжали. Петров поднял голову. На пороге майор, тот самый, что утром подвез.
— Не помешал?
— Заходите, коли пришли. Как вы… тихо. Я испугался.
Майор сел на стул, прислонил к стене карабин.
— Интересно, давно у саперов подобное стрелковое оружие? И даже офицерам положено с ним таскаться?
— Да полно, Виктор Платонович. Все мы человеки. Допустим, я поохотится решил, не с пистолетом же.
Петров перевел взгляд на тоску. Решающий ход слоном. Офицером.
— Прощения прошу, забыл представиться. Паринов Владимир Сергеевич.
— Очень, очень рад. Мне же называться, как понимаю, нужды нет.
— Я в сельсовете навел справки, Виктор Платонович.
Какие славные у нас саперы. Вежливые, любопытные. И вооруженные.
— У вас медицинские проблемы?
— Нет, нет. Просто зашел, посмотреть. Вдруг наша работа затянется, я имею ввиду очистку леса, тогда мы здесь расквартируемся. Вы ведь не против?
— Я? Места много, живите. И какое имеет значение, против я или нет?
— Мы, если и будем перебираться, то не раньше осени, а вас ведь на август сюда направили?
— Пока да.
Майор вздохнул — громко, глубоко.
— Не скучно одному — в шахматы?
— Желаете партию?
— Нет, куда мне против кандидата в мастера.
— И об этом в сельсовете знают?
Майор рассмеялся.
— Не стоит сердиться. Вас, конечно, понять можно — приходит вечером малознакомый человек…
— Совсем незнакомый. И вооруженный.
— Согласен. Задает вопросы, надоедает. Но вам ведь скучно, верно? Вот я и решил развлечь коллегу.
— Вы все-таки шахматист?
— Нет, я некоторым образом врач. Попадались мне ваши работы — по активации митохондриальных ДНК в условиях повышения гамма-фона. Кстати, второй год вы не публикуете ничего нового.
— Сейчас я не занимаюсь исследовательской работой.
